Архив рубрики: Уголок Дурова: кто кого дрессирует

«Милочка, все мы немножко лошади…» (с)

Детки в клетке

Никогда не получается понять человека (тем более, если этот человек — ты сам), пока не испытаешь по отношению к нему весь спектр чувств. Если мы на кого-то только сердиты, или в кого-то только влюблены, или только обижены, или только опасаемся, или только гордимся — мы обманываем и сами себя, и другого. Ведь живой человек не может быть только хорошим или только плохим, только умным или только глупым, только добрым или только злым, только хитрым или только наивным. Он всегда разный и ты всегда разный, а все зависит от того, какими сторонами вы друг к другу повернуты.

Конечно, проще всего, посоприкасавшись с человеком каким-то одним способом, дать ему однозначную характеристику, а потом только на нее и ориентироваться. В таком случае можно быть хоть немного уверенным, что все на месте — свои здесь, чужие там. Но подобная — совсем детская — классификация не позволяет видеть сложность и многообразие человека, неважно, считаешь ли ты его своим или чужим. Ведь тогда получается: ты такой многогранный и сложный, а окружающие простые и однозначные. Только одни однозначно хорошие (забываешь добавить — для меня, для моего удобства, согласно моим критериям), а другие так же однозначно плохие (и опять забываешь добавить — не делающие мне того, чего хочу от них я). Ну а если вдруг хорошие в чем-то вдруг показываются с плохой стороны? А плохие — так же неожиданно — с хорошей? И снова проще всего отмахнуться от этого как от нелепой случайности. Хороших быстренько простить (пообижавшись для порядка и добившись искреннего от них раскаяния). А плохих оставить в том же ранге, объяснив «случайность» злым умыслом и тайным замыслом.

Крайне трудно признать, что такая классификация — это страх перед разнообразием, попытка хоть как-то что-то зафиксировать, создавая иллюзию порядка среди хаоса непредсказуемости и многозначности. И самое страшное — собственная хаотичность и непредсказуемость. С ней надо постоянно бороться, она разрушает личность, ставит на грань безумия. Поэтому безопаснее увидеть мир плоским и, построив его для себя однажды, не давать ему разваливаться, держать его в том самом состоянии, которое однажды узаконил как эталон: это черное, а это белое, этот свой, а этот чужой, это можно, а это нельзя, так правильно, а это исключено. И удерживая любой ценой все время норовящую распасться социальную эту конструкцию (которая, естественно, сидит исключительно в твоей собственной голове), сам того не замечая, начинаешь судить по закону, созданному тобой же. Парадокс: приговоры другим выносишь, заперевшись в тюрьму из собственных установок, убеждений, принципов. И пока не найдешь силы признать, что это все очень и очень субъективно, примитивно, однобоко, неумно, что это всего лишь твоя по-детски неумелая защита, такая же неэффективная, как залезть с головой под одеяло, чтобы спрятаться от пожара — так и останешься зэком. Своих страхов и своих запретов, которые холишь и лелеешь, в глубине души зная, что ты самый лучший и самый правильный. А все кругом — или свои, или чужие.

Жаль, конечно, что ошибался: думал, что разговариваю со взрослым, а ты оказался таким маленьким. Но моя ошибка — это мой подарок себе, любимому. Позволяющий взглянуть на привычное с непривычной стороны и увидеть в нем то, чего никогда раньше не видел. А с тобой буду теперь по-другому, помогая по мере сил и возможностей вырастать. В надежде, что когда-нибудь поговорим как взрослый со взрослым. И расстанемся ко взаимному удовольствию. Или продолжим?

Простая диалектика

Раздвоение личности — не обязательно патология. Мы все раздвоены, начиная с организма: две половины сердца, два набора половых — мужских и женских — гормонов у каждого, два вида нервной системы, два полушария мозга со своими наборами функций. И психика у нас тоже двоякая — инстинктивная и культурная.

Инстинктивная такая же, как и у животных. Ее задачи — самосохранение индивида и продолжение вида: бить, бежать, размножаться, вписываться в иерархию себе подобных, подчиняясь более сильным и прессуя более слабых. Главные особенности — она чувствующая, сразу реагирует на стимулы, немедленно действуя в ответ, воспринимает окружающий мир как целое, мыслит максимально конкретно и исключительно на предмет решения природных задач.

Культурная психика уже человеческая. Ее задача — сделать вклад в продолжение цивилизации. Звучит громко, но этот вклад не обязательно должен быть грандиозным: выучиться, стать профессионалом, создать и сохранять семью, воспитать детей и внуков, передать свой опыт тем, кому это может пригодиться — чем не задача общечеловеческого масштаба? Особенности этой психики — она думающая, а значит, речевая, между стимулом и реакцией идет размышление о воспринятом и составление программы действия, она способна выделить части из целого и воссоздать целое по частям, действие опирается на опыт предыдущих действий в похожих ситуациях, образ окружающего мира представлен в виде понятий, которые, само собой — слова человеческого языка.

В нашей жизни обе эти психики тесно связаны между собой. Во второй половине прошлого века психологи окончательно утвердились в том, что инстинктивная психика является той дикорастущей яблоней, на которую путем воспитания и обучения прививают культурную (сам термин «культура» происходит от земледельческого глагола «культивировать»). И наше человеческое благо состоит в том, что этот дичок растет очень медленно, позволяя лепить из него то, что обществу потребно. У животных зрелость наступает быстро и времени на формирование культурной психики нет, они так и остаются с инстинктивной (а разговоры о собаках, которые все понимают, только не говорят, проистекает из человеческого желания иметь рядом с собой настоящего друга, а не существо, вечно озабоченное поисками провианта, и иногда — секса).

Так в чем же проблема? Привили культуру — получили человека. А проблема как раз в том, чтобы занимаясь окультуриванием не угробить дичок. Потому что у нас, вполне цивилизованных, интеллигентных и образованных людей, дичок — это корни, которыми мы связаны с природой, и это ствол, по которому питание от корней идет к культурным веткам с формирующимися на них цветами и яблоками. Без внимания к подвою привой высыхает и отваливается. Это любой садовод-любитель знает.

Но по отношению к своим детям мы почему-то думаем и поступаем совсем не так. Как будто бы растим их на гидропонике со стимуляторами роста. Для нас важно, чтобы яблок было побольше и урожаи начались побыстрее. Ведь у соседей за забором уже, хотя сажали одновременно. Поэтому вместо того, чтобы дать окрепнуть и укорениться, мы стимулируем и прививаем, стимулируем и прививаем. А потом удивляемся — яблок много, но быстро портятся, вкус так себе, на листьях и под корой паразиты, от ветра ломается.

Вопрос: как можно дать развиться инстинктивности, при этом не упуская культуру? Ответ и прост и сложен: все надо делать в свое время. У ребенка (любого возраста) обязательно должно быть достаточно времени на подвижные игры, во время которых он своей инстинктивной психикой реагирует на меняющиеся условия — положение тела на горке, качелях, лестницах, ставя себе культурной все более сложные и сложные задачи: сегодня с горки спустился на попе, завтра — на ногах, сегодня поплыл по-собачьи, завтра — кроллем, сегодня на роликах научился стоять, завтра ездить во всех направлениях. Потом эти инстинктивно-культурные навыки пригодятся в таких же подвижных играх с правилами — от волейбола до тхэквондо.

А потом? А потом культурным усилием воли продолжать делать это всю жизнь. Потому что с первых дней школы начинаются сплошные стимуляторы роста и урожайности. Ни сил, ни времени для подвоя никто не выделяет — учись и учись, ЕГЭ не за горами. Инстинктивность загоняется внутрь как ненужная. И у нее остается единственный выход — вызревать в агрессивность. Которая рано или поздно выстреливает из принесенного в школу оружия. Или же, в более приемлемом для общества варианте реализуется в каком-нибудь виде конкурентной борьбы — в бизнесе, спорте или политике. Но в ней, этой борьбе, инстинктивности все же тесно. Вот она и точит своего носителя или телесными недугами, или психическими. А чаще всего — смесью одних с другими.

И вылечить эти недуги получается, только если человек способен понять и принять: инстинктивная психика — его союзник, а не враг, основа его земного существования, а не змей-искуситель, подбивающий на всякое непотребство. Что она умеет по-настоящему радоваться простым вещам: солнцу, молодой травке, теплому прикосновению, бодрости, сытости, движению. В отличие от культурной, обязательно во всем этом ищущей глубокий смысл и изыски, без которых ей радости никакой быть не может (взять, к примеру, лювак — инстинктивная психика в лучшем случае ничего особенного не уловит, зато культурная отметит особую изысканность вкусоароматических качеств этих каловых масс).

Здоровье по-настоящему начинается тогда, когда между двумя этими нашими психическими ипостасями устанавливается равноправный диалог. И одна из задач врача — помощь в его установлении.

Шесток для сверчка

С разными людьми мы разные. С кем-то веселые и остроумные, с кем-то тупые и неповоротливые. С кем-то красавцы и души общества, блистающие талантами, с кем-то — чванливые, ворчливые, скучные серые мыши. Где-то благородные защитники, где-то — злобные агрессоры. Когда-то отважные герои, когда-то — трусливые предатели.

От кого это зависит? Конечно, в первую очередь от нас самих: всегда есть выбор. А во вторую, третью и все последующие — от тех, с кем общаемся.

Встречаясь, мы адаптируемся относительно друг друга. Это происходит спонтанно, но приблизительно по одному сценарию: сначала в общении выбирается лидер (то есть после какого-то периода конкуренции один сдается и занимает место ведомого и эксплуатируемого). При этом ведомый не обязательно несчастная жертва — ему так может быть даже удобнее: и свое получит, и отвечать ни за что не надо.
Дальше они какое-то время действуют к взаимному удовольствию. А еще дальше сталкиваются с тем, что лидер хочет себе главенство и лавры, а ответственность — ведомому. И на этом общение вполне может закончиться. Когда обоим становится понятно: низы не хотят, верхи не могут. А поменяться местами бывшему лидеру гордость не позволит. Так что чаще всего именно лидер объявляет ведомого негодяем — и ищет другого. Ведомый, естественно, тоже. И у обоих дальше ситуации скорее всего повторятся — люди могут быть другие, а персонажи те же.

Это, конечно, самый простой пример. Обычно все сложнее. Оба могут играть одновременно несколько ролей друг для друга и для других: например, лидер на работе вполне может быть ведомым в собственной семье, снова лидером в дружеской компании и на третьих ролях в профессиональном сообществе, принадлежность к которому нужна, опять же, для лидерства на работе и среди друзей. Самоощущение во всех этих ипостасях у человека разное. Иногда настолько противоречивое, что не позволяет понять — а кто же он на самом деле? Герой-любовник или офисный планктон? «Олегарх» на ровере или папашка-подкаблучник? Мать-героиня или дочь-ехидна? Все это так перемешано, что голова кругом.

Кто-то, конечно, морочиться не будет — некогда, да и страшно — а вдруг он не самое лучшее из всего этого.
А кто-то приходит разобраться со «странным» и непонятным чувством: почему от меня все время ждут совершенно определенного. Если я в компании признанный остряк — даже когда не до шуток — покажу палец, все сразу лежат от смеха. Если мама мной с рождения недовольна, то на ей самой заказанный, тщательно выбранный подарок ответит: » Спасибо тебе огромное. Правда, я хотела подлиннее (посветлее, без оборок, с мехом, поизящнее, поскромнее). Если студенты решили меня бояться — будут из поколения в поколение приходить на экзамен со смектой. А если решили не бояться — клянчить оценку и заливать про несчастную любовь или безвременно почившего попугайчика. Если коллеги считают истеричкой, то им обязательно надо довести, как бы я не старалась абстрагироваться от их наездов. Если учительница думает, что я хулиган, то кто бы что бы не сделал, наказывают всегда меня.

То есть получается, что человеку навешивают ярлык, которому он должен соответствовать. Не хочет — окружающие обязательно поставят в такое положение, что он буквально вынужден вести себя ожидаемым образом. А если не ведет — подмечают какие-то мелочи, трактуя их в пользу своих ожиданий: «Привет! — Привет. — Ну вот, ты опять с самого утра недоволен. — С чего ты взял? — А ты бы сам послушал, как ты это спросил. -А как я спросил? -Ну ладно, ладно, никак, только не заводись». А потом потихоньку всем остальным:»Видели? Слова сказать нельзя — сразу в бутылку лезет».

Зачем так делается? Затем, что так проще. Прилепили ярлыки — и беспокоиться больше не надо, теперь все на привычных местах, стабильно, по плану. Ведь нас окружает такое количество неожиданностей и неопределенностей, что мы хоть таким образом пытаемся сократить их число. Систематизируя и ранжируя людей по возможностям эксплуатации их умений, связей, личных свойств в понятной для себя (а значит поддающейся управлению) картине мира. И это становится неосознаваемой привычкой. Которая, увы, не позволяет за предвзятостями разглядеть то, что есть на самом деле.

Потому что для этого свою картину мира придется признать как минимум однобокой. А себя самого — вечно ошибающимся, примитивным, бессильным.

Ну кто на это пойдет добровольно? Лучше уж каждому определить свое место — и быть уверенным в своей уверенности!

Развитие как паранойя

Развитие — понятие из разряда сверхценных идей у нарциссических личностей. Именно такое значение оно по умолчанию приобрело в современной культуре. Просто жить нельзя: необходимо развиваться — физически, интеллектуально, культурно, социально. Останавливаться на достигнутом тоже нельзя — тут же выпадаешь из дружного коллектива конкурирующих между собой во всем. Кому ты нужен, совершенный? В качестве предмета зависти? Нет, ну если только как иллюстрация — сломался, сдрейфил, остановился, опустился.

Интерес развивающихся друг к другу — способ самоподстегивания — они ведь уже, а я все еще. Даже если не бросился их догонять, а выбрал другое — это чтобы стать особенным: я разовьюсь, а они пусть завидуют. Моей появившейся уникальности. Хотя, конечно, зависть они точно выразят как презрение: тоже, умник нашелся. Но я-то знаю, меня не проведешь!

Развитие — это когда цель всегда впереди. Сколько бы ни сделал, сколько бы ни достиг — она все еще там, вне меня, к ней надо стремиться. Значит, посильнее натужиться, и тогда уж точно.

Идея развития порождает постоянное недовольство. Которому тоже дано название — перфекционизм. Но как бы не называли, суть та же — нельзя останавливаться. Удовольствие — только коротенькая пауза, ведь столько надо еще успеть.
А довольным быть тоже нельзя — придут недовольные и все заберут. Какое уж тут довольство, когда из-под носа уводят. Надо накопить побольше, защитить получше, а уж потом насладиться этим по полной.

Но, как известно, потом не бывает. И поэтому наслаждаться некому и некогда. Ну если только совсем втихаря, чтобы другие не заметили. Так втихаря, что даже от себя самого.

Развитие — великолепная идея для общества потребления. Можно ли развить мышцы без инновационных методик и протеинов? Покупай! Можно ли развить интеллект без образования? Покупай! Можно ли развить бизнес без стартапа? Покупай! А для того, чтобы покупать, надо сначала продавать — силы, время, интеллект. А для того, чтобы продавать, их опять же надо развивать. Круг заколдованный. Делающий всех белками в колесе.

Ужасно то, что детей втягиваем. С самого рождения. А они ведь нам полностью доверяют, у них выбора никакого. Развиваться, так развиваться. И значит быть такими же — конкурирующими, недовольными, потребляющими. Ну а дальше — больше — фундамент заложен. Практически навсегда.

Вопрос: можно ли без него обойтись? Без идеи точно можно. Без развития — нет. Оно шло, идет и будет идти вне зависимости от того, что мы о нем думаем и как себе представляем. У него свои законы. На которые мы повлиять не в состоянии. И от невыносимого страха осознать бессилие перед неумолимостью происходящего выдумываем себе хоть какие-то сферы влияния. И всерьез полагаем, что хоть что-нибудь от нас самих зависит.

Внимание — обаяшки

Есть люди, которые вызывают симпатию всем своим видом. Всегда улыбчивы, готовы подбодрить, поддержать разговор, посочувствовать. При встрече понимаешь, как рады они тебя видеть, даже на бегу. Эти люди, конечно же, обращают на себя внимание в хмурой, озабоченной, погруженной в явно невеселые мысли толпе. Прямо-таки flowers in a dirt.

Ну и здорово, ну и замечательно, что такие люди есть. Конечно, замечательно. Только хочется предупредить: улыбнулись? И все. На большее не рассчитывайте. Просто помните — перед вами может быть обаяшка. Человек, который светит, но не греет.

Не пытайтесь завязать с ним более тесные отношения. Кроме разочарования это ни к чему не приведет. Говорю так, разбираясь с теми, кто пытался. Вроде бы что тут такого — ведь милый, симпатичный, обаятельный. Чем не друг (или не пара)? А тем, что в результате — многомесячное, а у кого и многолетнее — разочарование в себе, своей ценности, нужности, привлекательности, в конце-концов.

«Как же так? Ведь начиналось все просто замечательно! Что же такое произошло, почему мы расстались?». Неимоверно трудно потом принять себя обратно. Удивительно, что никакие самые тяжелые и даже унизительные моменты отношений не могут поколебать уверенность такого человека в хорошести обаяшки и плохости себя самого (понятно, что и к женщинам это имеет отношение — обаяшки бывают любого пола). Конечно, у потерпевшего свои особенности (о них расскажу в другое время). Но здесь все-таки нарисую портрет обаяшки, чтобы хоть кто-нибудь смог не покалечиться.

Итак. Милый, симпатичный, прямо-таки лучащийся позитивом человек. Вызывающий у вас с первых минут только радостные чувства. В общении с ним хорошо, после — светло и хочется еще. И для этого вы готовы сделать ему что-то хорошее — сувенир, внеурочное время для встречи, приоритет в продвижении по службе, да в конце-концов — уступить место в очереди! Такому официанту в ресторане или водителю такси обязательно приплатите сверху. За такого знакомого в том же ресторане захотите расплатиться. Столько позитива от него, такой мелочи не жалко! Тем более, что он быстро переходит ото всяких официозов на чисто дружескую волну. Нет, конечно же, без амикашонства. Но так, как будто вы знакомы уже тысячу лет.

И когда выясняется, что жизнь его не устелена розами, что ему очень трудно, но он все равно не унывает — начинаете относиться к нему еще лучше. И вместе с этим — жалеть, сочувствовать, соболезновать, переживать, предлагать помощь. На что он, смущенно потупившись, попросит-таки самую малость, которую вы радостно для него сделаете. А он, исполненный благодарности, скажет вам самые теплые, искренние слова, от которых станет еще теплей.

Маленький звоночек (если, конечно, прислушиваться) может прозвенеть при следующей встрече. Когда вы поинтересуетесь — как дела с той ситуацией. Обаяшка в ответ просто неопределенно пожмет плечами, переводя разговор на другую тему. Или вскользь заметит, что все разрешилось очень даже хорошо, как-то само собой. О том, сработала ли ваша помощь — ни слова. Если он просил у вас совета, то может рассказать, как ему в голову пришла замечательная идея. При этом опустив, что идея-то была вашей. Но какие все это мелочи!

Второй звоночек — это когда вы понимаете: ваше общение почему-то складывается так, что оно зависит не от ваших, а от его планов (которые, к слову, могут стремительно меняться). Вы в эти планы то попадаете, то не попадаете каким-то непостижимым поначалу образом. В последнюю перед запланированной встречей минуту вдруг выясняется, что ее не будет — он встречается с кем-то еще (понятно, ведь у обаяшки обязательно есть сто друзей). Или, наоборот, внезапно вы можете понадобится в совсем неподходящий для вас момент.

Третий звонок — если до него доходит дело — звучит тогда, когда вы что-то у него попросите. Ведь обаяшка сам, знакомясь, говорил — если что-то от него понадобится — он обязательно поможет! Такому трудно не поверить. И вот наступает момент вашей просьбы. А в ответ — очень милые, очень симпатичные извинения-отговорки, почему именно это, именно в данный момент ну просто никак не возможно! И что, конечно же, он обязательно поможет вам в следующий раз! И вы чувствуете неудобство, что зря побеспокоили хорошего человека.

Следующий — и возможно последний — звонок звучит, когда вы впервые ну никак не можете уделить ему внимание или отозваться на его просьбу — или чуть позже или не так много. Вот здесь может все проясниться: обаяние мигом превращается или в горькое разочарование (за что ты со мной так?) или — вас перестают замечать! Сразу, как выключили!

И если в первом случае вы еще можете как-то подумать: «да, виноват, огорчил хорошего человека, ну как-нибудь заглажу, чем-нибудь скомпенсирую», то во втором — совсем ничего не понятно: в начале разговора — само обаяние, в конце — полное равнодушие. При том, что на других обаяние продолжает распространяться, как и прежде.

Но от всех этих звоночков появляется смутное, а потом все более определенное чувство: с вами не общаются, вас используют. Как совершенно определенную вещь. Как зонтик, например. Если небо чистое — зонтик оставляют дома. А если вдруг дождь — срочно возвращаются как раз за ним. Ну а зимой, понятно, он пылится в чулане. За ненадобностью.

Точно так же относятся и к вам. Как к вещи, имеющей определенное назначение. И которая обязана служить обаяшке верой и правдой именно в этой своей ипостаси (зонтик — значит зонтик). Он вас совсем не забывает — только на время, когда вы не нужны (зато есть еще сто друзей, каждый со своим назначением). Ну, конечно, поздравляя с днями, чтобы напомнить о себе каким-нибудь милым и ни к чему не обязывающим образом. Это чтобы проверить, не заржавели ли спицы, не обветшало ли полотно, не сломался ли, готов ли к дальнейшей эксплуатации.

И упаси вас бог не ответить обаяшке на его искренние слова — сразу же почувствуете себя виноватым в связи с его огорчением.

Надеюсь, теперь усекли? Всегда виноваты — вы, всегда безупречен — он!

Просто обаяние — это его оружие. Или даже руль. Чтобы управлять теми, на кого это обаяние направлено. Они ведь должны от такого к себе отношения таять, располагаться, влюбляться, чувствовать благодарность. А мы с вами уже знаем, что чувствующий благодарность обязательно желает отблагодарить. Вот тут-то он и попался! Излучающий обаяние может смело (правда, делать он это будет всегда косвенно, намеками) просить, что хочет. И получать желаемое. Ведь его кредо — «Не имей сто рублей, а имей сто друзей. Имеющих по сто рублей».

Некоторые могут сказать: «Что за монстр тут описан? Выходит, по-вашему, хороших людей нет, все это только «покровительственная окраска» трезвого, холодного расчета?». Ответ — хорошие люди, конечно же, есть. Но они не ставят других в такое положение. Хотя бы потому, что не считают себя вправе делать это.

А если считают — значит, обаяшки!