Вина — чувство человеческое. А, значит — воспитанное. В ком-то больше, в ком-то меньше. Но есть оно у каждого как основание нравственности. Без которой человеческое общество таковым называться бы не смогло.

Всего хорошо в меру — и чувства вины тоже. Когда  его нет, человек ведет себя антиобщественно. И мы называем его бессовестным, или преступником, или социопатом.  А когда этого чувства с избытком? С таким избытком, что не дает человеку шага шагнуть — внутри у него вечный «Низзззя! Айяйяй!». Опять нехорошо! Вот поэтому давайте во всем разберемся и по полочкам разложим. Чтобы «Ззззя!» получалось без эпатажа и ста граммов для храбрости

Мы начали с того, что чувство вины у человека воспитанное. А получится ли воспитать что-либо на пустом месте? Обязательно нужен какой-то задел, какая-то почва. Для любых человеческих свойств такой почвой являются врожденные биологические программы поведения — инстинкты.

Основной постулат культурно-исторической психологии Л.С.Выготского гласит: человеческое развитие состоит в превращении натуральной психики в культурную. А что такое «натуральная психика»? Это психика животного, построенная из сложных комбинаций инстинктов. И культурная, человеческая, базируется на тех же инстинктах. Только они скомбинированы еще более сложно, чтобы обеспечивать человеческие способы поведения. Под управлением сознания.

И превращение натуральной психики в культурную (или, как говорят антропологи — естественной в искусственную) происходит не само по себе и не по волшебству. Человеческая психика формируется обществом. С помощью воспитания и обучения.

При этом важно понимать, что инстинкты никуда не исчезают. Они просто приобретают другую форму. Ну как же инстинктивность может исчезнуть? Ведь ее главная задача — сохранить нам жизнь!

Как происходит превращение инстинктов новорожденного в сознательное человеческое поведение? К этому важному вопросу мы обязательно вернемся в дальнейшем. А сейчас нам необходимо понять: на каких культивируется чувство вины? Вот давайте с этим и разберемся.

Один из основных мотиваторов поведения индивида в животном и человеческом сообществах  — стремление принадлежать группе (на психологическом языке — аффилиация). Могучий инстинкт самосохранения подсказывает: так безопаснее, так легче обороняться и нападать.  Именно поэтому в группе у человека появляется  чувство защищенности.  Что успешно используется как рычаг общественного управления.

Возьмем любой социальный институт: там все поделены на своих и чужих. В спорте это соперники, в политике — партии, в науке — оппоненты, в бизнесе — конкуренты, в армии — противники. Чем жестче организация, тем меньше самостоятельности у ее членов. А жесткость определяется внешними условиями: войны или мира, к примеру. Опасность — все по местам, выполнять строго необходимую  и ограниченную задачу. Мир — потихоньку расхлябались и разбрелись.

Значит, для сплоченности обязательно нужна какая-нибудь угроза? От нового видеопослания террористов до суперматча суперкубка по суперфутболу?  То-то СМИ каждый день со смаком описывают всякие катаклизмы! Нет их — тут же из запасников вынимается глобальное потепление и другие доказательства неминуемой катастрофы. И ведь работает!

Ну хорошо, а чувство вины? Оно более сложное, человеческое, поэтому должно воспитываться. Угроза напрямую активизирует инстинктивный ответ  (как удар неврологического молотка по коленке) — все автоматом построились, сбились в кучу. А как удержать человека в семье, если никаких таких угроз не предвидится? Надо воспитать его так, чтобы был управляемым. Сами знаете, что угрозами можно только заставить, но нельзя удержать. А вот чувством вины — запросто! Поэтому и инстинктов исходных должно быть много, чтобы связать из них такую воспитательную веревочку.

В семейном круге таких инстинктивных завязок несколько. Мы их хорошо знаем, потому что их влияние испытываем постоянно. Кроме  аффилиации есть инстинкты детства (зависимости от взрослых), родительства, репродукции, оберегания потомства. Для того, чтобы всё это регулировать, требуется порядок. Порядок — это организация. А организация — это всегда подчинение. Значит, у каждого должна быть своя функция, которую он обязан выполнять. Не хочет, или не может — пошёл вон! Другого найдем, или сами управимся. Люди меняются, функции — нет. Только так семья может существовать. И продолжаться. Поэтому человек исполняет последовательно и параллельно ряд ролей, уготованных ему семьёй.

И что это за роли? Материнско-отцовская, воспитателя, добытчика-кормильца, защитника-разведчика. В традиционном обществе ещё старейшины. Но где оно, это общество…  А кто же главный? С этим сложнее. Кто главный в улье или муравейнике? Правильно, матка в репродуктивный период. А в стае хищников? Наиболее умный, опытный и агрессивный. А у человека? Ну, это на какой вид животных семья похожа.

В любом случае, наступает момент, когда «Акелла промахнулся!». И кто-то заступает на его место. У людей, конечно, не так всё просто, как в природе — никто насмерть биться за семейный престол не будет. Но почему-то родителями отдаётся предпочтение одному наследнику. Хотя их может быть несколько. И хоть убей, непонятно, чем определяется этот выбор. Если пытаться глядеть в психологическое пенсне, а не через этологическую призму. А если взять эту призму — становится понятно: выбор основывается на природных качествах, необходимых для продолжения рода.

Вот две дочери в семье — умницы, красавицы. И откуда мать заранее знает, что у одной из них будет ну от силы двое детей, а у другой — как минимум трое? И что их сразу так и  надо воспитывать — одну  активной и честолюбивой, другую — покладистой и домашней? Чтобы одна строила семейные форпосты и заградотряды, а другая вила гнездо?

Конечно, всё  в человеческом обществе перепутано, перемешано, взаимосвязано. Бывает, что первая, вопреки ожиданиям, все делает и за себя, и за сестрицу. Это ведь тоже заложено природой — конкуренция. Так что претендента на трон могут и поменять. Мы порой удивляемся непонятной перемене чувств родителей к детям: как такое происходит? А путем переключения всё того же рычага — инстинктивного поведения вокруг наиболее в данный момент значимого для выживания рода члена семьи! Помните, как сказал один из олигархов: «Стал богатым — и вдруг у меня появилась куча родственников, о существовании которых раньше и не подозревал!».

Ну что, понимаете — зачем оно, это чувство? Правильно, ради сохранения центральных позиций за предками, теряющими биологическую силу. Для этого потомкам с детства и прививается чувство вины перед родителями — не специально, конечно, а, так скажем, в виде «побочного продукта». Давайте рассмотрим поподробнее, как всё происходит.

Воспитание — это всегда конфликт эмоций. С одной стороны — эмоция ребенка, сопровождающая его поведение. С другой стороны — эмоция взрослого на это поведение. Ранние формы поведения ребенка ещё очень инстинктивны. И направлены на изучение окружающего мира. В психологии они так и называются — ориентировочно-исследовательская деятельность. Инстинкт буквально заставляет ребёнка изучать — везде лазить, всё брать, совать всюду свой нос и пальцы, тянуть в рот. Такое поведение сталкивается с материнским инстинктом защиты ребенка. И оценивается ей как опасное для своего любопытного чада.

Тревога матери вполне обоснована — ведь это любопытство проявляется в потенциально травматичных ситуациях суровой окружающей действительности (открытое окно на двенадцатом этаже, розетки, газ, спички, ножи-стекло, химия, лекарства — да мало ли еще объектов для юного естествоиспытателя!). Ребёнка вечно куда-то несет, а мать вынуждена пресекать его тягу к новому: запрещает, отнимает, наказывает. И у ребёнка любопытство перемешивается с материнским запретом на это любопытство. Он может начать бояться своего непреодолимого желания трогать, лазить, тянуть в рот. Но отказаться от него не может — инстинкт ведь, биологическая основа жизни!

А еще бывают моменты, когда мама почему-то наказать забывает. Вот и непонятно — можно, или нельзя. Но хочется же! Куда же бедному крестьянину податься?!

Тут надо учесть, что сила эмоции — это всегда разность между желаемым и достигнутым: если первое больше второго — отрицательная, если меньше — положительная. Уровень силы эмоции тоже зависит этой разницы: очень хочу, а могу мало — сильная отрицательная эмоция; хочу как обычно, а результат неожиданно хороший — сильная положительная. А ещё уровень эмоций зависит, конечно, от темперамента — у кого-то он сильный, у кого-то — слабый. Но любопытство у всех детей — это норма.

Эмоции — и свои, и окружающих — ребенку  требуются  для всех сторон его развития. Не  только психического, но и физического, кстати. А какие они, эти эмоции, по знаку — дело второе, главное, чтобы были. Именно поэтому ребенок канючит и путается в ногах у матери, когда она на прогулке оживленно беседует с подругой: внимания к чаду нет, эмоций ему мало. Вот  прикрикнет в сердцах, да ещё и шлёпнет — тут же успокоился и отстал — эмоцию получил, пусть отрицательную. Как говорят педиатры — «Не нытьем, так каканьем».

Если таких эмоций в детстве было очень много, то взрослый склонен к самовзвинчиванию, накручиванию — всё так плохо, но надо ещё хуже. Чтобы разозлиться, сорваться на других, а самому успокоиться. Или довести себя до рыданий, заставив других пожалеть.

Вот так и формируется чувство вины как смесь из инициативы и из «нельзя, плохо, отстань, получай!». Как сшибка любопытства со страхом наказания (если любимая мама говорит: «Ты плохой, я тебя не люблю» — это ведь может быть похлеще ремня). Для взрослых эти переживания ребенка не существенны. Они об этом и знать ничего не знают. Главное — чтобы не убился! Поэтому методичное «нельзя!» любимых чадом людей звучит все реже от них самих, но так же регулярно — у него в голове. Вот и воспитали послушание. А по-психологически — произошла интериоризация функции самоконтроля!

Чувство вины может становиться у взрослого способом борьбы с депрессией: делаю что-то в удовольствие и не знаю — попадет за это или нет. Всё время надо быть начеку, не расслабляться. И вероятность получения кайфа за то, что сделал безнаказанно, пусть и небольшая, но тем более желанная — заставляет делать многие вещи с чувством возможного наказания. Не могу отказать себе в удовольствии пощекотать свои же нервы. Прямо гусарская рулетка получается. От которой всякие «…голизмы» и «…мании» происходят.

В отношениях с родителями это чувство в любом возрасте работает безотказно. Даже если мы про это знаем — стоит маме или папе как-то по-особому хмыкнуть или поднять бровь — всё, эмоции через край. Разговор давно окончен, а нас всё ещё потряхивает. Ну разве можно с таким мощным встроенным экзекутором бороться? Хоть беги на край света, хоть во всём соглашайся — всё равно есть, за что цеплять. А родителям того и надо — смогли зацепить — значит, управляют. Делают они это, конечно же, непреднамеренно. Но эффект — налицо!

Вот и получается, что чувство вины — это очень сильный манипулятор.  Как бы мы себя не уговаривали — он рано или поздно достанет.

Ну и зачем надо тогда про все эти гадости знать? А затем, чтобы понять, что родители, они ведь тоже были виноваты перед своими родителями, а те — перед своими. И другим способам управления их не научили. Поэтому остаётся  только продолжать их любить, понимая, что они не виноваты. Хотя и виноваты.

И что же теперь — совсем ребенка не ограничивать? Он тогда вообще всё разнесёт! А кто сказал, что ограничивать не надо? Просто делать это можно по-разному.

Можно — непрерывно занимаясь своими делами и отвлекаясь на то, чтобы шлепнуть, спугнуть, оттащить. Ну как же — столько всего для него же делать надо: в интернете описание его болячек искать, по телефону с подругами советоваться, есть ему готовить, а потом еще и скармливать, отвлекая, чтобы не отплёвывался, спать укладывать, заниматься по книжкам как положено! А ещё — на всех остальных по дому ишачить! На себя времени ни капли! И Вы советуете без памперсов обходиться — это же вообще от него не отвлечёшься!

Знакомая картина? Вот при таком раскладе воспитать из ребенка вечно виноватого очень просто. Точно так же, как и социопата, который делает, что угодно, как только от него отвернулись. И дело тут не в количестве забот у матери, а в том внимании, которое ребёнку достается. А внимание — это не постоянная слежка. Это, скорее, правильные ощущения от ребенка. Которые мать не теряет, чем бы она не занималась.

Опять же в психологии такое явление называется словом «бондинг». Означает оно своеобразную эмоциональную пуповину, которая связывает мать с ребёнком. Пример нормального бондинга — чёткое ощущение матерью гибели ребенка на войне. Вы об этом точно слышали. И это — тоже врожденный инстинкт. Который начинает работать у матери в период физиологических родов. И обеспечивает её необходимой информацией о всех нуждах чада.  А вы говорите — телепатии нет!

Печально то, что этот инстинкт постоянно глушится. Обилием совершенно ненужной «полезной» информации. Ну конечно, нельзя же отставать от новинок моды, новых веяний воспитания суперменов, детективов, сериалов! И как не пообщаться с подругами, если сотовая и асько-ирковая связь со скайпом для этого и выдуманы. Где уж там бондингу через всё это  пробиться!

Так что выбираем сами. Или отключаемся от всех как минимум на полтора года. Чтобы чувствовать, что ребенку нужно на самом деле. И давать ему это. Включая удовлетоворение его познавательного интереса. Включаясь в это удовлетворение, с удовольствием изучая с дитём мир заново. Интересно, но при этом отпадают все ненужные контакты. А нужные — остаются!

Или — получаем то, что получаем. Со всеми вытекающими из этого комплексами вины, брошенности, эмоциональной холодности, агрессивности, вседозволенности. Зачастую — в их чудовищной смеси.

Знайте: если вместо запретов или их отсутствия мы действительно будем с ребенком вместе, он вырастет счастливее, а значит и успешнее, чем мы. И вместо воспитанной невротической привязки к нам, его родителям, у него будет какая-нибудь другая…