Чувство зависти — одно из чувств, которое махровым цветом произрастает в  человеческом сообществе. Суть его состоит в страстном желании, чтобы ни у кого не было лучше, чем у завидующего. Именно так — даже не желание иметь самому, а категорическое нежелание наличия у другого. Странное чувство. Впрочем, как и все чувства, которые не менее странны и которые человеческим поведением управляют.

Завидовать — значит в первую очередь быть наглухо неудовлетворенным. Чем живешь, с кем живешь и в чем живешь. Редкие завистники при этом недовольны сами собой. Причем не тем, что нельзя никак исправить: кривизной ног, например. Хотя это теперь тоже поддается оперативной коррекции. А тем в себе, что как раз исправлению поддается. По этому поводу никакого недовольства собой не наблюдается.

Возьмем простой случай. Обжорство, к примеру. Ну никак количество съеденных вперемешку с шоколадками гамбургеров и чипсов с пивом не ассоциируется у их поедателей с прыщами на своих сальных физиономиях, гнилыми зубами, жировыми отложениями, беспорядочно раскиданными по всей фигуре.  А тем более — с нежеланием красивых мальчиков кляньчить номер телефона (а девочек-давать) и приглашать в рестораны. Внушительный объем вылитых на себя духов ну никак не скрывает запаха естественных выделений, который вообще-то тоже напрямую зависит от потребляемого.

И зевки в компаниях при открытии отдельными субъектами рта и попытках сказать что-либо. Они ведь связаны с уровнем культуры и кругозора говорящего. Если, конечно, его непроходимая глухомань и косноязычие не компенсируется другими прелестями, ожидание пользования которыми позволяют эти зевки подавить за деланной заинтересованностью.

Но это самим говорящим в расчет почему-то не принимается. Зависть к тем, кого слушают, почему-то не сопровождается у завидующего заинтересованностью у них научиться. Или прекратить набивать утробу всякими продуктами переработки отходов вторсырья. Вместо того, чтобы завидовать балериньим фигурам. Завидующему наплевать, сколько раз в день они не едят и сколько часов в поте лица и других мест вкалывают. Главное — их любят, а от меня шарахаются.

Завидующий в глубине души считает, что именно он достоин того, что есть у другого. При этом ему все равно, какими трудами это получено. В его голове одно: нахапано, отобрано, выцыганено, на худой конец — подарено природой, судьбой или любовником.  И никогда — заработано. А все потому, что он на это зарабатывание неспособен. То есть способен, конечно, но не привык напрягаться, подрабатывать, откладывать, экономить. Не любит он это, ему лениво. Поэтому и не понимает, и возмущается: как это может произойти, что у него, самого умного, привлекательного и правильного нет, а у соседа/сослуживца/родича есть. Как можно не дрыхнуть на диване у ящика после работы, а бомбить, левачить, халтурить, поддежуривать. Раз я не хочу, значит другие тоже не должны хотеть. Поэтому — не работают после работы, а воруют. Машина новая — ворует, мебель новая-ворует, одежда новая-ворует. А я, такой честный и порядочный, ни в жизнь такого иметь не буду. И отнять несправедливо полученное не могу — закон на стороне этих прощелыг.

Остается глухо ненавидеть и представлять: дом у такого обязательно сгорит, квартиру обчистят, машину он разобъет, и лучше, чтобы не насмерть, а остался инвалидом на всю жизнь. Вот тогда узнает, как честному человеку туго приходится! Справедливость восторжествует! Будет и на нашей улице праздник!

Не завидует тот, кто знает, чего хочет. И двигается к намеченному. Потихоньку, не торопясь, не перескакивая с пятое на десятое. Не заглядывая к соседу в карман и не мечтая стать повыше за счет чьего-то падения. Не строя наполеоновских планов и потемкинских деревень. И главное — не привлекая к себе внимания.

Потому что это внимание завистников. Которые рядом палец о палец не ударят, а пожелают сквозь зубы скорейшей катастрофы всем, кто ударяет.

Подумалось — а есть ли такие тихие трудяги-независтники? Наверное, это, скорее, идеал тех, кому зависть в себе не нравится и которые с ней что-то делают. А что с ней можно поделать? Ведь, похоже, она сродни природному инстинкту конкуренции. Только там все взаправду — сильный отберет, вытеснит, нарожает и распространит своих, сильных. А в человеческом стаде не так. Открытой конкуренции не увидеть. Все тихой сапой. Потому что у человека, в отличие от других животных, между самим инстинктом и инстинктивным поведением есть огромный резервуар словообразов-представлений. Который призван гасить сиюминутные импульсы и давать возможность выбрать оптимальный вариант реализации.

Ну так кто-то после выбора действует, а кто-то нет. А может, и вообще не выбирает: чего выбирать, и так сойдет. А кто-то застревает в вечном выбирании и тоже не действует. Вариантов тут масса. Так вот, у того, кто все- таки выбрал и действует, рано или поздно появляется что-то, чего у недействующих нет и не будет. А это — угроза благополучия! У меня теперь нет! Ни у кого нет-хорошо, у кого-то есть-плохо! Ну какая-то часть недействующих, взъерепененная таким образом, тоже начинает действовать. И получает. Но!

Обязательно остается большая-таки куча тех, кто действовать не будет. Все их действие выразится в зависти — фантазиях на тему разрушения приобретенного у остальных. И потребления того, что взъерепененные наработали.

Ну а можно ли все-таки научиться не завидовать? Как всегда, вопрос содержит ответ. Надо учиться. У тех, кто имеет. И пробовать действовать. Лучшее лекарство от зависти — ставить достижимые цели и добиваться  их. А не крутить головой — у тех лучше, у этих больше, у того мощнее или красивее. Всегда будет у кого-то лучше, чем у тебя. А разбираться надо, по зубам ли тебе то, как это достигается. Или — по нраву ли? Для того, чтобы купить Калину, хватит заработанного, а вот что нужно еще для покупки Эскалейда?