Привыкли мы думать о себе, как о царях природы. При этом к организму своему так и относимся: организм — это что-то низшее в нас. Вот психика, речь, могучий разум — это главное, что делает человека человеком. А организм — он ведь такой же, как у обезьяны или собаки, даже хвост небольшой имеется и шерсть растет. И поэтому все животное-нечеловеческое мы прячем от себя и окружающих под одеждой. Снаружи только лицо, облагороженное расческой (у женщин — косметикой и бижутерией, у мужчин — бритвой), ну может быть очками, да еще руки с подстриженными ногтями (которые те же женщины, наоборот, ухищряются привести очень даже в нечеловеческий вид). Про муки же борьбы с шерстью и говорить не хочется.
Но вот ведь какая штука: организм — это то, что ежедневно дает нам жизнь. И заботится о том, чтобы этой жизни оставалось всегда про запас. Мудрое природное создание (как сейчас модно говорить — креатив), которое думает только об одном: как остаться в живых и сохранить жизнь нам. То есть, по-научному — о гомеостазе. Думает буквально всем своим существом. И заставляет своего хозяина действовать сообразно этому гомеостазу.
Посмотрите в зеркало на себя невыспавшегося: опухший, вялый, обалдевший, с невыразительной мимикой. При этом плохо соображающий. Надо встряхнуться, умыться, начиститься, покраситься, хлебнуть крепкого кофе — всё, готовы к труду и обороне. Обманули организм! Но он-таки все равно возьмет свое в метро, пробке, кабинете или зале совещаний — осоловевшие лица, сидим кулем, из последних сил сдерживаем зевоту и вставляем спички в глаза. Или вертимся как ужи на сковородке — в туалет, попить, покурить хочется. И никуда не деться от своей зоологической сущности.
Но! Упорно ее отрицаем, обуздываем, окорачиваем. «Невкусно — зато полезно!» — уговаривает себя ребенок, давясь кашей. Приучаем себя к тому, чтобы делать всё как положено, правильно, по-человечески. Вопросы — а правильно ли это на самом деле и кем положено — вызывают одну реакцию: «Не умничай». Понятно, что детей надо воспитывать, вписывать в общие для всех правила поведения. А то, если каждый будет кто в лес, кто по дрова — неразбериха, и так присутствующая в общежитии, станет совсем немыслимой. Ну в каком, скажите, детском саду или воинской части будут делать для детей ресторанное меню — пятнадцать видов первого, второго и десерта на каждый день? А отбои, подъемы? Время на туалет и приборку? Все это единообразно, многократно и регулярно. И к этому надо готовить сызмальства.
А организм? Можно ли его так вот построить? Можно, до определенной степени. Если жизненно важные функции не ущемляются (увы — второй язык и диалектическое мышление к ним не относятся), то можно и приучить. Но попробуй эту его норму зоологическую недодать — все, начинаются проблемы и последствия. Столько фатальных ошибок делается с недосыпу и с перепою (лишнее организму тоже не нужно). Какой человеческий разум устоит в лютый холод перед соблазном натянуть на себя любые тряпки, к которым без лютого холода он и подойти бы побрезговал? «Не до жиру — быть бы живу».
То есть в этих случаях речь идет о том, что биологическая, органическая основа нашей жизни берет верх над общественной, культурной, если речь идет о сохранении этой самой жизни. Что и называется инстинктом самосохранения. Слово «инстинкт» человеком обычно употребляется в хоть немного, но уничижительном смысле. Это ведь что-то такое низменное, всеобщее, автоматическое. Ну как к этому можно относиться с пиететом, если инстинкт объединяет нас с козой, мартышкой, или вообще с тараканом. А ведь не задумываемся при этом, что исключительно благодаря инстинкту у человека остается время на что-то человеческое.
Автоматизация — одно из важнейших нейропсихологических свойств. Оно позволяет переходить на новый уровень обучения. И делать что-либо уже привычное, как навык. Чистить, например, картошку в наряде, предаваясь мечтаниям о… тьфу ты, опять об инстинктивном. Восторгаться красотами Исаакия или Сикстинской капеллы, не концентрируя всё внимание на том, как нужно переставлять ноги и удерживать равновесие. Организм все это сделает для нас. С помощью все того же инстинкта. Приспосабливая под него имеющиеся в репертуаре врожденные и приобретенные двигательные программы.
Поэтому давайте отнесемся к нему как к верному другу. Ну как минимум — как к лошадке, единственной, данной на всю жизнь. Ей ведь тоже надо и попастись, и водички попить, и вздремнуть. А то ведь потерять ее можно раньше времени. И себя вместе с ней.
В науке действительно имеются (и бодаются) два принципиально разных взгляда на человеческую жизнь. Один — естественный. Жизнь человека им рассматривается в конечном счете как существование пусть уникального, но все же зоологического представителя отряда приматов, который назван в биологической классификации термином Homo Sapiens. И сопоставим со всем природным миром.
Другой — гуманитарный. Здесь человеческая жизнь рассматривается как бытие — осознанное, культурное, социальное. То есть — надприродное. В чем-то даже — божественное. Ну никак не мог создатель сотворить такое чудо из обезьяны. При этом оставив в нём обезьяньего с хорошим таким избытком.
Вот и получается — так нехорошо и эдак неладно. Прямо по Гегелю — единство и борьба противоположностей!
А может именно поэтому мы продолжаем развиваться? В состоянии неустойчивого равновесия между природой и культурой? Как в истории с Винни-Пухом, когда он на горшке Пятачка спасал — вначале они с горшком никак не могли договориться, кто на ком поплывет. Так в жерновах между инстинктом и совестью и выковывается что-то, что можно назвать человеком, пусть даже на короткий отрезок времени. А из таких отрезков отдельных людей понемногу и складывается цивилизация.