Сталкиваясь со своим непониманием логики поступков человека, чувствую себя неуютно, как будто бы в чем-то провинился. Наверное, потому, что ее сложность для меня сродни матанализу, в котором я абсолютный профан. А так как профаном себя чувствовать не хочется, то и отказываюсь от понимания, просто приклеивая ярлык чуждого.

Я не нахожу логики, например, в просьбе помочь конкретными действиями, а потом в отказе пользоваться ими, уже произведенными. Также не могу понять логики в озвучивании и согласовании со мной своих планов, а затем в абсолютном забвении этого. Не получается разглядеть логики в обязательном накручивании окружающих до уровня собственной паники-истерики. Никак не успеваю догнать смысл стремления заставить меня догадаться, чего от меня хотят, при этом никогда не высказывая просьбу напрямую. И уж тем более — логики в претензиях, предъявляемых другим, когда эти же претензии можно предъявить самому предъявляющему.

Видимо, я слишком примитивен и прямолинеен для таких многомерных и тонких мыслительных процессов. Пора бы уже успокоиться в роли быка рядом с Юпитерами. И играть исключительно по их правилам абсолютно недоступной для меня логики.

Хотя, зачем? Ведь давно уже, хитрый, понимаю, что за ней Юпитеры скрывают. От себя самих, кстати, даже более успешно, чем от окружающих. И идти у них на поводу — значит, давать им возможность и дальше оставаться в таком о себе неведении. Которое они старательно сохраняют, пользуясь недоступными для моего понимания логическими схемами.

Даже тогда, когда ко мне, быку, приходят за профессиональной помощью — ведь им в своих Юпитерианских личинах ох как несладко…

Уважаемые …!

Общаясь с вами достаточно долгое время, будучи в курсе ваших физических, социальных, личностных проблем, я в какой-то момент узнавал от вас, что вы уезжаете. Отсюда и навсегда. Конечно же, это ваш собственный, осознанный и хорошо продуманный выбор, который был сделан не в один момент, а как минимум долго зрел, пока, наконец, не оформился и не осуществился под влиянием какого-то, для вас краеугольного, события. Вы о нем мне подробно рассказывали, ища во мне, как всегда, поддержки и помощи. И я соглашался, что в тех условиях, в которых вы живете, это решение для вас естественно и конструктивно.

Но сам при этом испытывал сложное чувство — мое, а не ваше, реализовавшееся в качестве контрпереноса. Оно может быть описано как удивление. Связанное с тем, что априори я, вне зависимости от прожитых вами лет, совершенных вами поступков и имеющихся достижений, относился к вам все-таки как ко взрослым людям. Да, живущим в непростое время тотальной неуверенности в себе и невозможности рассчитывать на кого-нибудь и на что-нибудь, кроме себя и своего интеллекта. Пришедшим за помощью к одному из вас, испытывающему то же самое, поэтому вынужденному заботиться и о своем здоровье как о единственном на сегодня ресурсе. И в меру своих умений помогающему сохранить или восстановить его.

Но вдруг, после объявления о том, что вы уезжаете, я внезапно понимал: по поводу взрослости я как раз и ошибался. Потому что основной мотивировкой, звучавшей в ваших объяснениях, становилось (хотя, конечно, звучало и раньше, но не в такой концентрации) — вы жертва (реальная или потенциальная), которая находится среди злобных, коварных, тупых, но непобедимых врагов. Кольцо вокруг вас медленно, но неуклонно сжимается, и единственная возможность остаться в живых (скорее, не физически, а как личность) — срочно уехать. Потому что там как раз все по-другому: там можно оставаться самим собой, ничего не опасаясь. Там кругом милые, доброжелательные люди, возможность реализовать свой творческий потенциал, наладить цивилизованный быт и обеспечить спокойную старость.

Я могу на это сказать, опять-таки, о себе: у меня такого ощущения нет. Есть другие, не всегда, совсем не всегда, позитивные. Но, как минимум, совершенно разные. И воспринимаемые мной как результат, в первую очередь, моего собственного расположения духа. То есть с поправкой на ногу, с которой встал именно сегодня. И на свойство моей эгоцентричной части личности пенять на зеркало, в своем глазу бревна не замечая.

Зная об этом, могу бревно это если не выволочь, то откатить в сторону, чтобы не застило. (Чему и вас, получается безуспешно, пытался научить). А безуспешность эта теперь вполне объяснима: ну не захотела, никак не захотела частичка вашей души перепрыгнуть возраст трехлетнего ребенка, который ничего не хочет понимать, кроме того, что он есть и ему все разрешено. Девочки-мальчики, которых родители всласть себе набаловали, а потом вдруг, непонятно почему, в один момент прекратили. Но эта частичка до сих пор чувствует себя абсолютным центром мироздания, которому должны поклоняться. А взрослая часть почему-то не может помочь этому ребенку расти дальше. Вечно идя у него на поводу, реализуя его хотелки во вполне взрослые формы. И одна из таких форм — вырваться, как Буратино, за пределы нищенской лачуги с нарисованным, понарошечным очагом. В настоящее поле чудес без Карабаса, Алисы, Базилио.

Счастливого вам пути. Но вдогонку скажу, пусть и банальность, но вполне к месту: от себя убежать не получится. От своих детских капризов и недовольства миром. От убеждения, что все тебе должны за сам факт твоего существования. От глухой ненависти к тем, кто воспринимает тебя таким, каким ты себя показываешь, а не таким, каким ты сам себя воспринимаешь.

А мы как-нибудь и здесь проживем. Потому что для нас это не тот мир, из которого вы уехали. Но каков он — объяснить вам не удастся. Подрастете (я все-таки на это продолжаю надеяться) — увидите сами.

Интеллектуальный парадокс: чем больше скорость, тем короче жизнь. Речь не о количестве прожитых лет, а о количестве пережитых событий. При больших скоростях мы нацеливаемся на результат. И событие для нас — это когда его достигаем. Все остальное, происходящее до него, воспринимается чуть менее значимым, чуть более отстраненным и не столь интересным, а, значит, и не столь реальным. Поэтому большие скорости предполагают жизнь, состоящую только из результатов. Но как бы то ни было, их всегда намного меньше, чем всего остального, что происходит, когда мы нацелены на этот результат. И сам по себе результат по времени невелик. Потому что за ним уже маячит следующий. И остановиться надолго, зафиксировав предыдущий, сделав его основательным и непоколебимым, терпения, а главное-интереса — нет. Вот так мы сами себя (и окружающих) научаем жить только следующим результатом и чувствовать себя успешным и благополучным только краткие мгновения достижения его. «О вечный бой, покой нам только снится»…

У каждого пациента своя непростая история. И наиболее непростые — в плане возможности помочь — это детские истории. Парадоксально, но проблемы психического развития, зачастую и не обусловленные даже какими-то органическими причинами, становятся трудно преодолимым камнем преткновения. Когда есть физиологические расстройства — сосудистые, нервные, эндокринные — там проще — назначаешь ребенку соответствующую медикаментозную терапию и даешь рекомендации по психологической коррекции. А вот когда такой органической почвы нет? Откуда же проблемы поведения, общения, речи?

Мало кто из родителей способен адекватно, без агрессии принять факт: это — результат их непреднамеренного обучения здорового ребенка. Звучит, конечно, неприятно: кто же из нас готов признать, что мы сами ведем себя неправильно, а ребенок принимает это за норму и воспроизводит? По-своему, примитивней, конечно, чем мы сами, но наше. Ведь учится он все время, а не только когда мы его учим. Вот и выходит — мы дитятко хотим научить исключительно разумному, доброму, вечному, что, конечно, в нас присутствует. А он как пылесос метет все подряд.

Стартует такое самообучение с рождения — ведь ребенку надо приспособиться к условиям, важнейшим из которых являются окружающие его люди. Учится он самым простым и доступным ему способом — подражанием. Мы все знаем, как наши дети «обезьянничают», воспроизводя родительские манеры. Но редко задумываемся, что ребенок воспринимает это всерьез и потом воспроизводит везде. И что самое главное — замечает и воспроизводит то, что мы сами за собой не замечаем. Например, привычку чавкать во время еды. Или сидеть сгорбившись. Говорить быстро, проглатывая окончания. Или вставлять «э-э-э», «ну», «как его» по делу и без дела.

Но это еще можно за собой заметить. А вот устойчивые характерологические черты, которые определяют наше поведение, реагирование и отношение, уже не очень — мы к ним привыкли и редко обращаем на них внимание. И тогда получается, что сложившаяся у родителей в течение всей их жизни манера поведения и общения будет обязательно перениматься ребенком. При этом не в виде даже чистой кальки, а как индивидуальный способ взаимодействия, возможный в сложившихся обстоятельствах — они ведь для ребенка единственные, он ни с кем больше не общается.

Вот и получается, что если дома все время нервозная обстановка, ребенок будет нервозен, возбудим, избыточно подвижен, агрессивен. Если все разговаривают на повышенных тонах, он будет крикливым. Если каждый занят своими делами и все практически друг с другом не разговаривают — он поздно заговорит. Если ему позволяют надолго оставаться одному (есть такие дети, которые не требуют от родителя постоянно быть при нем), то придется позже разбираться, есть у него аутизм или нет. И здесь наиболее тонким местом является как раз совпадение «благоприятной» семейной обстановки и имеющихся у ребенка врожденных темпераментальных особенностей. Ребенок взрывной, импульсивный, переключающийся, требует постоянного внимания, а родители спокойные, невозмутимые и стоят на своем — ребенок будет «закатываться», падать на пол, выгибаться дугой. Вот вам и «аффективно-респираторный синдром». А если ему попадутся родители, которые все позволяют, все разрешают, да еще и других настраивают на такое к нему отношение — готов «анфан террибль» с серьезной задержкой речи и эмоционально-волевой регуляции. Ребенок чувствительный, интровертированный, а родители активные, тормошащие, тревожные, переключаемые, хватающиеся за все сразу — он будет уходить в себя. И когда-нибудь попадет с этим на прием к психоневрологу. А если ребенок заводной при таких же как он родителях — ему рано или поздно кто-нибудь прилепит СДВГ.

Так что в каждом отдельном случае проблем ребенка существует свое уникальное взаимодействие родительских характерологических особенностей, стратегий семейных отношений и детских способов приспособления к ним. А при этом в арсенале врача есть только препараты, так или иначе модифицирующие неблагоприятные для развития ребенка симптомы. Но эти препараты уже серьезно вмешиваются в работу нервной системы и имеют значительное число изученных побочных эффектов. Поэтому их назначение является делом крайне ответственным. И если бы врач имел официальные полномочия (подкрепленные, естественно, знаниями) при анализе детского случая проводить клинико-психологическое исследование родителей, хотя бы для того, чтобы не ошибиться с лекарственными назначениями ребенку (а в идеале — для назначений всей семье), то помощь таким детям сразу прибавила бы в своей продуктивности.

Ведь кто из родителей сходу готов сказать: «Непорядок с моим ребенком — это мои тараканы. Поставьте, пожалуйста, мою голову на место, чтобы я был в состоянии ему помочь»? Так что отдуваться за все приходится ему. И врачу, к которому родители ведут ребенка лечить от этих своих тараканов.