Разговаривая с кем-либо, никогда нельзя забывать: ты говоришь не ему, а вам с ним. И все, что происходит в таком разговоре — оно исключительно для этого разговора. Будь на месте тебя или его кто-то другой — и разговор состоится другой, даже на ту же тему.

Нет смысла искать причины, почему разговор не сложился. Просто люди могут быть настолько разными, что как бы ни пробовали, как бы ни старались — именно это старание и есть главный признак того, что ничего не выйдет.

Бывает же так, что в каких-то гранях беседы комфорт существует — сам по себе, его не надо достигать, — но стоит чуть отклониться, и тут же собеседник напрягся, и ты сам чувствуешь неловкость. И зона комфорта тоже куда-то исчезла.
Но если это так, то по-настоящему разговор никогда не состоится, даже если комфортная беседа сможет продолжаться.

Ведь суть разговора — познание, а не презентация. Познание себя через другого, а не показ другому своих знаний, обаяний, интересностей, многогранностей. Которые в разговоре обязательно откроются, но при этом не будут способом отгораживания, не станут препятствием для откровенности.

Ждать же, что человек, занятый презентацией себя, в конце-концов уделит и тебе внимание — напрасная трата времени. Твоего, конечно. Или развлекайся, или прощайся.

Нет более дурацкой идеи, чем сказать ребенку: «Мы же тебе говорили». Он ведь пришел с нами поделиться, чтобы мы его пожалели, приласкали, посочувствовали. А вместо этого услышал: «Мы-то умные, мы тебе говорили как надо, а ты — идиот,- все сделал по-своему и, стало быть, наперекосяк и наперекор нам. И нечего теперь несчастного из себя изображать — сам заварил кашу — сам и расхлебывай».

Оно, конечно, так и есть. Только толку от этого для его вразумления сейчас, когда ему плохо, никакого. Ну если только он не мазохист, который сам подставляет раны под соль.

Или есть толк? Отогнать его таким манером подальше от себя, чтобы действительно знал, что и решает он все сам, и отвечает тоже только сам? Может, он тогда как раз и прекратит делать то, по поводу чего родители обязательно скажут: «Мы же тебе говорили»?

Или не прекратит? А найдет себе еще кого-то, кто будет ему это говорить. Или же, в отличие от неумных родителей, не говорить, но думать?

Жизнь текущая не оставляет времени для самого себя. Быть на связи — это означает принадлежать другим. Причем не полностью, а как раз с запретом на эту полноту: какое нам дело, что ты человек, ты можешь уставать, быть голодным и нуждаться в сне или хотя бы в тишине? Нам нужно — а ты должен нам эту нужду сию же минуту удовлетворить. И походя еще несколько, так, про между прочим, раз уж мы тебя достали.

Им не нужен я, им нужна функция, записанная в телефоне под моим именем. Настолько слитая с моим именем, что само имя уже есть только функция, но не живой человек. И что значит быть живым человеком — это уже неясно. Потому что привычка — дергают, значит, существую — не оставляет времени и сил для прочувствования — что же есть я еще. Помимо и вопреки.

Что есть я для самого себя? Такой вот центростремительный вопрос. Возвращающий из центробежного вылетания вовне. Ценой недовольства использующих извне и научивших быть использованным изнутри. Просто уравновешиваться. Не уходя в себя, но и не теряясь в других. Задача непростая. Но решаемая. И решающая.

Действительно ли слово есть главное в мысли? И есть ли мышление вечная попытка выразить то, что воспринимаем и чувствуем словами? Оформление идеи в словах — это ведь уже не для меня даже, а для кого-то еще. А этот кто-то еще, услышав не идею мою даже, а слова, которые для него означают уже что-то свое, воспримет их совершенно по-своему.

Ну а для чего я ее так оформляю? Из желания быть услышанным и понятым. Это желание вынуждает писать, зачеркивать, подбирать выражения. А потом перечитывать, рвать и выкидывать в корзину для мусора. Или упорно рихтовать и глянцевать. Конечно, для профессионала это уже не проблема. Он-то знает, что сказать так, чтобы приняли. И тут-то как раз хитрость — то, что он пишет — это его или их? Тех, для кого он пишет? Или это всегда общее, разделенное — мне в голову приходит идея, которая уже сама по себе появляется для тех, кто ее еще ждет, может быть, обдумывает, но не додумывается пока?

Тогда зачем мучиться, пытаясь сказать именно то, что хочешь? Если знаешь и так, с чем согласятся, а что освистают? Но тогда то, что может не понравиться другим, в голову и приходить не должно. Но оно же приходит! Его-то куда — никому не нужное? Или все-таки?

Не нужно удивляться и тем более сердиться, когда вас спрашивают, вы подробно объясняете, а спросивший потом делает все не так, да еще и сердится на вас, что это вы ему так сказали. Просто мы все имеем стереотип: сталкиваясь с чем-либо новым, непонятным, неизвестным, рассматриваем его так, чтобы поставить на уже имеющуюся полочку привычного и известного. Ну а для этого либо отрубаем то, что не влезает, либо вообще заменяем чем-то уже имеющимся.
При этом даже и не подозревая, что делаем это.

Так что надо иметь в виду: ответ, даже наиболее соответствующий вопросу, скорее всего совсем не так понят, даже если спрашивающий удовлетворен этим ответом. Поэтому правило отвечать вопросом на вопрос, которое или смешит, или бесит, может быть полезно как для объясняющего, так и для спрашивающего. Оно позволяет обоим уточнить, что имеется в виду и сделать ответ полезным, а не только удовлетворяющим.