У каждого пациента своя непростая история. И наиболее непростые — в плане возможности помочь — это детские истории. Парадоксально, но проблемы психического развития, зачастую и не обусловленные даже какими-то органическими причинами, становятся трудно преодолимым камнем преткновения. Когда есть физиологические расстройства — сосудистые, нервные, эндокринные — там проще — назначаешь ребенку соответствующую медикаментозную терапию и даешь рекомендации по психологической коррекции. А вот когда такой органической почвы нет? Откуда же проблемы поведения, общения, речи?

Мало кто из родителей способен адекватно, без агрессии принять факт: это — результат их непреднамеренного обучения здорового ребенка. Звучит, конечно, неприятно: кто же из нас готов признать, что мы сами ведем себя неправильно, а ребенок принимает это за норму и воспроизводит? По-своему, примитивней, конечно, чем мы сами, но наше. Ведь учится он все время, а не только когда мы его учим. Вот и выходит — мы дитятко хотим научить исключительно разумному, доброму, вечному, что, конечно, в нас присутствует. А он как пылесос метет все подряд.

Стартует такое самообучение с рождения — ведь ребенку надо приспособиться к условиям, важнейшим из которых являются окружающие его люди. Учится он самым простым и доступным ему способом — подражанием. Мы все знаем, как наши дети «обезьянничают», воспроизводя родительские манеры. Но редко задумываемся, что ребенок воспринимает это всерьез и потом воспроизводит везде. И что самое главное — замечает и воспроизводит то, что мы сами за собой не замечаем. Например, привычку чавкать во время еды. Или сидеть сгорбившись. Говорить быстро, проглатывая окончания. Или вставлять «э-э-э», «ну», «как его» по делу и без дела.

Но это еще можно за собой заметить. А вот устойчивые характерологические черты, которые определяют наше поведение, реагирование и отношение, уже не очень — мы к ним привыкли и редко обращаем на них внимание. И тогда получается, что сложившаяся у родителей в течение всей их жизни манера поведения и общения будет обязательно перениматься ребенком. При этом не в виде даже чистой кальки, а как индивидуальный способ взаимодействия, возможный в сложившихся обстоятельствах — они ведь для ребенка единственные, он ни с кем больше не общается.

Вот и получается, что если дома все время нервозная обстановка, ребенок будет нервозен, возбудим, избыточно подвижен, агрессивен. Если все разговаривают на повышенных тонах, он будет крикливым. Если каждый занят своими делами и все практически друг с другом не разговаривают — он поздно заговорит. Если ему позволяют надолго оставаться одному (есть такие дети, которые не требуют от родителя постоянно быть при нем), то придется позже разбираться, есть у него аутизм или нет. И здесь наиболее тонким местом является как раз совпадение «благоприятной» семейной обстановки и имеющихся у ребенка врожденных темпераментальных особенностей. Ребенок взрывной, импульсивный, переключающийся, требует постоянного внимания, а родители спокойные, невозмутимые и стоят на своем — ребенок будет «закатываться», падать на пол, выгибаться дугой. Вот вам и «аффективно-респираторный синдром». А если ему попадутся родители, которые все позволяют, все разрешают, да еще и других настраивают на такое к нему отношение — готов «анфан террибль» с серьезной задержкой речи и эмоционально-волевой регуляции. Ребенок чувствительный, интровертированный, а родители активные, тормошащие, тревожные, переключаемые, хватающиеся за все сразу — он будет уходить в себя. И когда-нибудь попадет с этим на прием к психоневрологу. А если ребенок заводной при таких же как он родителях — ему рано или поздно кто-нибудь прилепит СДВГ.

Так что в каждом отдельном случае проблем ребенка существует свое уникальное взаимодействие родительских характерологических особенностей, стратегий семейных отношений и детских способов приспособления к ним. А при этом в арсенале врача есть только препараты, так или иначе модифицирующие неблагоприятные для развития ребенка симптомы. Но эти препараты уже серьезно вмешиваются в работу нервной системы и имеют значительное число изученных побочных эффектов. Поэтому их назначение является делом крайне ответственным. И если бы врач имел официальные полномочия (подкрепленные, естественно, знаниями) при анализе детского случая проводить клинико-психологическое исследование родителей, хотя бы для того, чтобы не ошибиться с лекарственными назначениями ребенку (а в идеале — для назначений всей семье), то помощь таким детям сразу прибавила бы в своей продуктивности.

Ведь кто из родителей сходу готов сказать: «Непорядок с моим ребенком — это мои тараканы. Поставьте, пожалуйста, мою голову на место, чтобы я был в состоянии ему помочь»? Так что отдуваться за все приходится ему. И врачу, к которому родители ведут ребенка лечить от этих своих тараканов.