Никогда не получается понять человека (тем более, если этот человек — ты сам), пока не испытаешь по отношению к нему весь спектр чувств. Если мы на кого-то только сердиты, или в кого-то только влюблены, или только обижены, или только опасаемся, или только гордимся — мы обманываем и сами себя, и другого. Ведь живой человек не может быть только хорошим или только плохим, только умным или только глупым, только добрым или только злым, только хитрым или только наивным. Он всегда разный и ты всегда разный, а все зависит от того, какими сторонами вы друг к другу повернуты.

Конечно, проще всего, посоприкасавшись с человеком каким-то одним способом, дать ему однозначную характеристику, а потом только на нее и ориентироваться. В таком случае можно быть хоть немного уверенным, что все на месте — свои здесь, чужие там. Но подобная — совсем детская — классификация не позволяет видеть сложность и многообразие человека, неважно, считаешь ли ты его своим или чужим. Ведь тогда получается: ты такой многогранный и сложный, а окружающие простые и однозначные. Только одни однозначно хорошие (забываешь добавить — для меня, для моего удобства, согласно моим критериям), а другие так же однозначно плохие (и опять забываешь добавить — не делающие мне того, чего хочу от них я). Ну а если вдруг хорошие в чем-то вдруг показываются с плохой стороны? А плохие — так же неожиданно — с хорошей? И снова проще всего отмахнуться от этого как от нелепой случайности. Хороших быстренько простить (пообижавшись для порядка и добившись искреннего от них раскаяния). А плохих оставить в том же ранге, объяснив «случайность» злым умыслом и тайным замыслом.

Крайне трудно признать, что такая классификация — это страх перед разнообразием, попытка хоть как-то что-то зафиксировать, создавая иллюзию порядка среди хаоса непредсказуемости и многозначности. И самое страшное — собственная хаотичность и непредсказуемость. С ней надо постоянно бороться, она разрушает личность, ставит на грань безумия. Поэтому безопаснее увидеть мир плоским и, построив его для себя однажды, не давать ему разваливаться, держать его в том самом состоянии, которое однажды узаконил как эталон: это черное, а это белое, этот свой, а этот чужой, это можно, а это нельзя, так правильно, а это исключено. И удерживая любой ценой все время норовящую распасться социальную эту конструкцию (которая, естественно, сидит исключительно в твоей собственной голове), сам того не замечая, начинаешь судить по закону, созданному тобой же. Парадокс: приговоры другим выносишь, заперевшись в тюрьму из собственных установок, убеждений, принципов. И пока не найдешь силы признать, что это все очень и очень субъективно, примитивно, однобоко, неумно, что это всего лишь твоя по-детски неумелая защита, такая же неэффективная, как залезть с головой под одеяло, чтобы спрятаться от пожара — так и останешься зэком. Своих страхов и своих запретов, которые холишь и лелеешь, в глубине души зная, что ты самый лучший и самый правильный. А все кругом — или свои, или чужие.

Жаль, конечно, что ошибался: думал, что разговариваю со взрослым, а ты оказался таким маленьким. Но моя ошибка — это мой подарок себе, любимому. Позволяющий взглянуть на привычное с непривычной стороны и увидеть в нем то, чего никогда раньше не видел. А с тобой буду теперь по-другому, помогая по мере сил и возможностей вырастать. В надежде, что когда-нибудь поговорим как взрослый со взрослым. И расстанемся ко взаимному удовольствию. Или продолжим?